Фильм, конечно, на мой взгляд - триумф не только и не столько режиссера Иньяриту, и даже не актеров, а в большей мере это очередной большой успех оператора Любески, известного нам из Gravity и The Tree of Life и главного композитора Санчеза, партия которого окрасила фильм в некое непрекращающееся движение жизни театра. Сам фильм построен именно таким образом, что в единой амальгаме сложнейшей работы Любески, барабанщика Санчеза, постановок Иньяриту и блистательной игры Китона, который делал не что иное, как переживал сам по себе весь фильм, Нортона, Зака и всех остальных (да я чертов сексист) было создано что-то совершенно уникальное, подобное театральной постановке на большом экране, где полностью исчезала грань между внутренними переживаниями актеров, их отношением между собой и сценой перед критичной и зачастую слишком инфантильной аудиторией Бродвея.
“In the chaos leading up to opening night, as Riggan scrambles to make the previews go even vaguely well, Iñárritu has his camera glide, bump and cut through events in one continuous, cinemagically unbroken shot as Emmanuel Lubezki’s cinematography creates Riggan’s world and Antonio Sanchez’s drum-based score bumps, bangs and bursts out of the speakers."
James Rocchi (film.com)
С самого начала фильма, когда главный герой Китона медитирует в позе лотоса зависнув в метре над землей у себя в гримерке, после чего плавно плывет по коридорам театра к сцене, встречая по пути своих актеров, продюсера и т.д., потом что-то происходит на сцене и после он также плавно плывет обратно под любопытствующим надзором камеры Любески, который оглядывает каждого персонажа с ног до головы, бестактно изучая все подробности, суя свой нос везде куда можно и нельзя, становится понятно, что это такой театр на экране. Хотя благодаря скользящей и плавной съемке на первый взгляд и кажется, что вся картина - это один большой дубль, одна большая постановка на большом эране, где каждый играет свою выделенную роль, все же Иньяриту преднамеренно привносит некоторые диссонансы в этой общей картине театра. С одной сторон мы видим, этот театр - это единый организм, где корридоры - это кровяная система, по которой течет жизнь во все уголки, во все точки этого сложного организма. Мы видим все ньюансы этого сложного организма, все его составляющие звенья. Взаимоотношения творчества актеров, режиссера, продюссера, театрального критика и даже зрителей.
“Iñárritu’s overheated technique meshes perfectly with the (enjoyable) overacting — the performers know this is a theatrical exercise and obviously relish the chance to Do It Big.”
David Edelstein (Vulture)
Театр живет. Живет своей жизнью, своими правилами и своими внешними факторами, которые так сильно и волнуют главного героя Китона, всеми силами пытающегося понять, ухватить и обуздать этот темп жизни с одной стороны, и покорить свое альтерэго в лице персонажа фильма, благодаря которому он и стал знаменитым, с другой. Постоянный натиск барабанной дроби Санчеза, усиливает ощущения давления на режиссера-дилетанта театральной постановки, являясь в этом деле таким негласным союзником его альтерэго.
Как писал Peter Travers для Rolling Stone, “after two acclaimed turns as the Caped Crusader in Tim Burton’s Batman films, Keaton knows from what he’s acting”. Поистине чувственным и честным эту картину делает именно то, что для Китона, отказавшегося 20 лет назад от проекта Batman Forever Бертона на $15 млн., эта история является очень личной. Его необычайно сложные отношения с оборванцем героем Нортона - признанным актером кино и театра Майка, с его тонким (нортоновским) голосом, который так замечательно характеризовал его роль и в American History X, еще сильнее подчеркивают его никчемность в плане театра. Да, конечно, он был дилетантом театра. Конечно, у него не было никакого опыта в театральной постановке, и, конечно, он превратил свою детскую утопическую сентиментальную мечту в главную цель жизни, ради которой он жертвовал всем. Но, выражаясь словами известной арт-постановщицы Марины Абрамович, не это ли есть истинное искусство. Ведь дело вовсе не в настоящем алкоголе или стояке на сцене, не в имении опыта или глубоком театральном образовании. Как говорила Абрамович, искусство лишь тогда становится великим, когда оно орошено кровью жертв личной жизни самого художника - кровью дочери героя Китона - Риггана (Эмма Стоун), не видевшей ни здорового детства, ни заботы отца, кровью разрушенных отношений Риггана со своей бывшей женой и новой подружкой, кровью его разрушенной славы, результатом которого было появление его алтернативного суперэго. Жизнь Риггана, ограниченная постоянным форсированием от своей гримерки до сцены и обратно, поистине подобна классической шекспировской трагикомедии.
Необходимая жертва. Это то, на что и пошел Ригган, в буквальном смысле отстрелив клюв Бердмэну и покорив капризы своего суперэго, став в итоге человеком в исконно гегелианском смысле этого слова. Осознавая на какую жертву он идет, именно этот шаг и являлся истинным обличением того, что и есть искусственный акт (по Бадью). Именно это глупое игнорирование того, что хорошо написала Stephanie Zacharek для The Village Voice “the noisy emptiness of blockbusters and the obnoxious supremacy of social media”, и было настоящим триумфальным разрушением границы между театром и реальным миром, что и сделало его великим деятелем искусства, перед которым преклонилась даже циничная инфантильная кинокритик Нью-Йоркской газеты.
Это необычайно человеческий и искренний фильм про человека, пытающегося разобраться в новом для него жестоком мире и одержавшего победу путем необычайных жертв и усилий в схватке против своего собственного суперэго. На ряду с отличной подборкой актеров, выбора кинематографиста и композитора этот фильм демонстрирует необычайную схожесть сюжетной составляющей с методами самой съемки, заворачивая все это в такой бублик, где, как по сценарию, так и в принципе со съемочной точки зрения разрушаются любые границы между реальностью и тем, что происходит на экране или сцене.
P.S. Ну и, естественно, советую как всегда почитать обзор моей любимой Dana Stevens в моем любимом Slate!
