Изначально планировавшийся стать фильмом о российском Марвине Химайере, Левиафан в итоге превратился в фильм, который, я думаю, должен был в какой-то момент кто-то снять. Марвин Химайер был бы очень желательным, но недействительным и фиктивным персонажем для российской действительности. Это была необходимая, напрашивающаяся и вполне оправданная и правдивая картина российского общества на одном полотне, естественно, глазами самого режиссера Андрея Звягинцева.
Название фильма с одной стороны повторяет имя мифического ветхозаветного морского чудовища, которого в мифах разных народов и религий приводят в качестве огромного нечеловечного ужаса, сметающего безвозвратно все на своем пути. Это именно чудовище, аппарат, он (или оно) не знает пощады и с ним нельзя договориться.
Will he keep begging you for mercy? Will he speak to you with gentle words? Will he make an agreement with you for you to take him as your slave for life?
Job 41:1-34
С другой стороны - это, конечно, очень далекий намек на одноименную знаменитую работу английского философа 17 века Хоббса (еще до эпохи Просвещения, заметьте), в которой идет речь о борьбе человеческого существа и свободы с таким, порожденным человеком, чудовищем как государство.
Та свобода, о которой часто и с таким уважением говорится в исторических и философских работах древних греков и римлян, и в сочинениях и рассуждениях тех, кто позаимствовал у них все свои политические познания, есть свобода не частных лиц, а государства.
Томас Хоббс (Левиафан)
Звягинцев, своей изящной манерой съемки строит картину очень медленно, очень осторожно, четко и по частям. Такое же построение проглядывается в его предыдущих работах (“Елена”, “Изгнание”). Бросается в глаза фотографичность его кадров, и эпизоды наносимые на единое полотно словно мазки художника. С самых первых минут фильма, где идет картина той мрачной и подавляюще тяжелой местности, режиссер очень медленно, постепенно и осторожно вводит нас в этот мир, погружает в него, словно каким-то невидимым лифтом. В этом величии природы, в этих широких панорамах, на фоне которых человек кажется таким маленьким и незначительным, Звягинцев очень кротко, образно и в общих чертах, опять же словно художник делая набросок предстоящей картины, вырисовывает контуры, которые позже превратятся в до боли знакомые образы.
Само последующее повествование, конечно, является совершенно пародоксальным с точки зрения сценария и съемки. В одном месте собраны все совершенно характерные черты российской действительности, которые, возможно, не так уж и часто встречаются все вместе. Это подобно фреске Рафаэля “афинская школа”, где собраны все видные деятели греческой (и не только) философии от Зенона до Платона с Аристотелем (даже Аверроэс есть) в одном месте, хотя такого, конечно, быть не могло. Поэтому “Левиафан”, в некотором роде, это даже не фильм-картина, а фильм-фреска, в которой печальная карикатура граничит с документалистикой. В такой театральной суматохе, Звягинцев эпизодическими мазками показывает нам роли каждого персонажа, роль отца семейства, роль матери, роль местного священника, роль мэра… Поэтому я бы сказал, что фильм не о борьбе с Левиафаном, как у Хоббса, а о Левиафане. Эта фреска - портрет Левиафана, уже умирающего, окаменелого. Этого мифического порождения человеческой сущности, частью которого являются абсолютно все, играющие роль в этой маленькой провинциальной деревушке, взявшей на себя печальную честь символизировать российскую действительность.В самых деталях режиссер нам показывает всю противоречивость и всю чудовищность этой действительности, как с точки зрения отношений в семье, где насилие со стороны государственных властей внезапно перетекает в насилие семейное, в итоге воспроизводясь в автоагрессии отдельных персонажей, в частности, мальчика, который в этой всей тяжелой и инертной действительности призван символизировать будущее и надежду.
Расстрел портретов бывших лидеров, иконы в машине рядом с эротическими фотографиями под “Владимирский централ” подобны кубриковскому классическому противоречию в голове молодого бойца из “Full Metal Jacket”, который написав на своем шлеме “Born to Kill”, тем не менее нацепил рядом же значок, символизирующий мир (картинка). Это скрытое чувство безнадежности, неполноценности и в то же время крайней наивности, перетекающее в тотальное насилие, Звягинцев смог передать очень хорошо.
Наряду с крайней бюрократичностью и безответственностью местных властей, которая делалась наглядной в лице обычных мелких чиновников и их замов, “неуполномоченных” что-либо решать, нам ярко демонстрируется крайняя оторванность властей от простых смертных. Например, в эпизодах, где отец семьи смотрит на развалившуюся крышу церкви, а в самом конце маленький сын мэра смотрит на крышу другой церкви, но вполне себе приличной. Или же, к примеру, в эпизоде, где адвокат из Москвы вместе со своим другом и с его женой подают акт на мэра в местной полиции, стоя за звуконепроницаемым стеклом, за которым сотрудники полиции цинично играют в карты.
Познер в одном своем интервью сказал, что единственная претензия к Звягинцеву - это отсутсвие надежды. Так вот, Владимир Владимирович, если бы была надежда, этого всего бы не было, и Звягинцев играет здесь свою роль именно документального карикатуриста, не отходящего от действительности, хоть и слегка уплотненной. Эпизод с молодыми мальчиками, пьющими вокруг костра в руинах старой церкви, оторванного от внешнего мира, является словно машиной времени, подобну тому, как художники Ренессанса выделяли на своих полотнах особое место предвидению и предупреждению о божьем наказании за содом, изображенный на другой части картины. В этом плане, Звягинцев несет очень схожий стиль с нидерландским художником Босхом.
Режиссер очень грамотно и осторожно нащупывает, как писал Шендерович, тот момент, когда частность и личная недостаточность переходит постепенно в паталогию общественности. Вырисовывая нам эту фреску печальной российской диалектики, авторы доносят до нас очень важную мысль: когда нет идеи, когда нет надежд, и нет цели, единственное, что остается в перспективе - это насилие и агрессия, и инертная борьба, прежде всего с самими собой.
